Владка Мид "По обе стороны стены"
Oct. 26th, 2012 05:08 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
nyatпродолжение.
предыдущие посты: http://one-way.livejournal.com/tag/vladka%20meed
Жизнь на «арийской стороне» превратилась в ад. Каждый день мы теряли укрытия и людей, земля буквально горела у нас под ногами.
Судьба выживших защитников гетто сложилась крайне трагично. Около семидесяти из них через канализацию удалось выбраться на «арийскую сторону», и подпольщики (*** поляки ***) среди бела дня увезли их из города в крытых грузовиках в Ломянский лес недалеко от Варшавы. И оставили там. Ломянский лес – густые низкие сосны. Местные крестьяне, боясь, что их обвинят в укрывательстве евреев, грозили сдать их немцам, если они не уберутся сами. Плюс над ними постоянно висела угроза немцкой облавы, немцы в любой момент могли окружить лес и всех их убить.
Мы лихорадочно искали им укрытия, заново перелопачивали все возможные контакты с польскими партизанами. Найти жильё в домах поляков стало теперь почти невозможно. Мы ощущали себя в полной изоляции. И опять, как и в дни восстания, мы были бессильны, неспособны спасти жизни тех немногих, кто пережил страшную агонию гетто.
Героизм восставшего гетто потряс польское подполье, нелегальные издания превозносили мужество евреев и пели хвалу их силе и стойкости. Но этим всё и закочилось. Не было оказано почти никакой практической помощи – ни в часы последней смертельной схватки, ни, разумеется, теперь. Вместо этого мы столкнулись с типичным польским безразличием к судьбе евреев.
Шли дни. Варшава, давшая кров тысячам подпольщиков-поляков, оказалась не в состоянии приютить горстку выживших бойцов гетто.
[…]
В городке Плуды, под Варшавой, крестьянин, укрывавший у себя дома семью Вассерман, согласился принять еще четырех евреев. Юрек, Люсек и Гутта Блонс (*** два брата и сестра ***) вместе с Фейгеле Голдштейн прятались в лесу. Зигмунт забрал их оттуда на грузовике, купленном специально ради этого, и отвез в Плуды. Они остановились в роще, недалеко от дома того крестьянина, и Зигмунт направился сообщить ему об их прибытии. Но у дверей его окружила полиция. Его обыскали, нашли у него револьвер и арестовали. Остальные четверо с нетерпением ждали его возвращения. Смеркалось. День был душный, и всем хотелось пить, особенно больному Юреку. В конце концов, позабыв осторожность, он подошел к ближайшему дому попросить воды. Вокруг никого не было видно. Юрек постучал. Дверь открыл тот самый крестьянин, с которым была заключена сделка, и заявил, что не знает никакого Зигмунта, но согласен впустить Юрека и его друзей на несколько дней при условии, что они придут ночью, чтобы их не увидели соседи. С наступлением темноты четверо бойцов гетто прокрались к дому крестьянина, и тот запер их в маленькой комнатке, где, смертельно усталые, они заснули. А через пару часов явились полицаи и схватили спящих. На следующий день пленников, связанных и в наручниках, провезли через соседние деревни с плакатами, на которых было написано:
«Это еврейские бандиты. Они будут казнены. Так будет со всеми евреями и с теми, кто им помогает.»
На другой день всех пятерых расстреляли.
Оцепенев от горя, от этой потери, я не в силах была смириться с тем, что моих друзей больше нет. Это были мои одноклассники, друзья, соратники. Вместе мы пережили ужасы, горе и гибель гетто. Они помогали мне в опасных заданиях, с ними я строила планы и составляла заговоры. Вместе мы водили за нос немцев и спасали евреев. Нет, я не могла смириться с их смертью. Боль от потери была столь велика, что оплакивать ее не имело смысла. Эта трагедия задушила все остальные чувства.
Они живы в моей памяти до сих пор:
Вот Зигмунт, высокий, голубоглазый, вечный непоседа. Он так горел купить этот грузовик, отдал запредельную сумму в 75 тысяч злотых, ну и пусть, он нашел честного и знающего водителя, «им надо помочь как можно скорее», повторял. Он знал, что рискует жизнью, и заплатил ею – и всё напрасно!
Юрек Блонс, мальчишка с взъерошенными волосами, я знала его со школьной скамьи. Он всегда брался за самые трудные задания и выполнял их быстро и точно. Когда я последний раз посетила гетто, Юрек проводил меня до Стены. Я спросила его, не подумав: «Если бы мы нашли тебе укрытие в «арийской зоне», ты бы бежал?» Он был потрясен: «Как ты можешь даже подумать такое! Мое место здесь. Я останусь здесь и преподам им урок.» Он сражался геройски, его бесстрашие и самообладание удостоились похвалы командиров. (*** Юреку было девятнадцать ***)
Люсек, тринадцатилетний брат Юрека, тоже отличился в боях и был награжден револьвером.
Их сестра Гутта, чудесная девушка, была им как мать. Она преданно заботилась о бойцах фабрики щеток, а в часы восстания стояла плечом к плечу с братьями.
Фейгеле Голдштейн, восемнадцатилетняя красавица, жизнерадостная, бодрая, всегда остроумная. Однажды в гетто она провожала меня к себе в укрытие на улице Мила, распрашивала меня о жизни на «арийской стороне» и вдруг воскликнула: «Эх, если бы только мне удалось туда выбраться – вот где жизнь-то!» Она не знала, что евреи гибнут и по эту сторону Стены.
О том, что хозяин дома, где были схвачены мои друзья, предал их польской полиции, я узнала позже. Поляк Тадек Невяровский рассказал мне об этом. Тот крестьянин работал с Тадеком на военном заводе и рассказал ему всё в подробностях. Даже пожаловался, что полицейские надули его, не разделив с ним конфискованные у евреев деньги. И тот же самый человек однажды прятал у себя маленькую еврейскую девочку Крысю, которая выжила только потому, что его жена увела ее к соседям во время обыска. Как мог такой человек оказаться способным на столь чудовищное преступление? (*** про Крысю и других детей тут: http://one-way.livejournal.com/594371.html ***)
продолжение следует
предыдущие посты: http://one-way.livejournal.com/tag/vladka%20meed
Судьба защитников гетто на «арийской стороне»
Жизнь на «арийской стороне» превратилась в ад. Каждый день мы теряли укрытия и людей, земля буквально горела у нас под ногами.
Судьба выживших защитников гетто сложилась крайне трагично. Около семидесяти из них через канализацию удалось выбраться на «арийскую сторону», и подпольщики (*** поляки ***) среди бела дня увезли их из города в крытых грузовиках в Ломянский лес недалеко от Варшавы. И оставили там. Ломянский лес – густые низкие сосны. Местные крестьяне, боясь, что их обвинят в укрывательстве евреев, грозили сдать их немцам, если они не уберутся сами. Плюс над ними постоянно висела угроза немцкой облавы, немцы в любой момент могли окружить лес и всех их убить.
Мы лихорадочно искали им укрытия, заново перелопачивали все возможные контакты с польскими партизанами. Найти жильё в домах поляков стало теперь почти невозможно. Мы ощущали себя в полной изоляции. И опять, как и в дни восстания, мы были бессильны, неспособны спасти жизни тех немногих, кто пережил страшную агонию гетто.
Героизм восставшего гетто потряс польское подполье, нелегальные издания превозносили мужество евреев и пели хвалу их силе и стойкости. Но этим всё и закочилось. Не было оказано почти никакой практической помощи – ни в часы последней смертельной схватки, ни, разумеется, теперь. Вместо этого мы столкнулись с типичным польским безразличием к судьбе евреев.
Шли дни. Варшава, давшая кров тысячам подпольщиков-поляков, оказалась не в состоянии приютить горстку выживших бойцов гетто.
[…]
В городке Плуды, под Варшавой, крестьянин, укрывавший у себя дома семью Вассерман, согласился принять еще четырех евреев. Юрек, Люсек и Гутта Блонс (*** два брата и сестра ***) вместе с Фейгеле Голдштейн прятались в лесу. Зигмунт забрал их оттуда на грузовике, купленном специально ради этого, и отвез в Плуды. Они остановились в роще, недалеко от дома того крестьянина, и Зигмунт направился сообщить ему об их прибытии. Но у дверей его окружила полиция. Его обыскали, нашли у него револьвер и арестовали. Остальные четверо с нетерпением ждали его возвращения. Смеркалось. День был душный, и всем хотелось пить, особенно больному Юреку. В конце концов, позабыв осторожность, он подошел к ближайшему дому попросить воды. Вокруг никого не было видно. Юрек постучал. Дверь открыл тот самый крестьянин, с которым была заключена сделка, и заявил, что не знает никакого Зигмунта, но согласен впустить Юрека и его друзей на несколько дней при условии, что они придут ночью, чтобы их не увидели соседи. С наступлением темноты четверо бойцов гетто прокрались к дому крестьянина, и тот запер их в маленькой комнатке, где, смертельно усталые, они заснули. А через пару часов явились полицаи и схватили спящих. На следующий день пленников, связанных и в наручниках, провезли через соседние деревни с плакатами, на которых было написано:
«Это еврейские бандиты. Они будут казнены. Так будет со всеми евреями и с теми, кто им помогает.»
На другой день всех пятерых расстреляли.
Оцепенев от горя, от этой потери, я не в силах была смириться с тем, что моих друзей больше нет. Это были мои одноклассники, друзья, соратники. Вместе мы пережили ужасы, горе и гибель гетто. Они помогали мне в опасных заданиях, с ними я строила планы и составляла заговоры. Вместе мы водили за нос немцев и спасали евреев. Нет, я не могла смириться с их смертью. Боль от потери была столь велика, что оплакивать ее не имело смысла. Эта трагедия задушила все остальные чувства.
Они живы в моей памяти до сих пор:
Вот Зигмунт, высокий, голубоглазый, вечный непоседа. Он так горел купить этот грузовик, отдал запредельную сумму в 75 тысяч злотых, ну и пусть, он нашел честного и знающего водителя, «им надо помочь как можно скорее», повторял. Он знал, что рискует жизнью, и заплатил ею – и всё напрасно!
Юрек Блонс, мальчишка с взъерошенными волосами, я знала его со школьной скамьи. Он всегда брался за самые трудные задания и выполнял их быстро и точно. Когда я последний раз посетила гетто, Юрек проводил меня до Стены. Я спросила его, не подумав: «Если бы мы нашли тебе укрытие в «арийской зоне», ты бы бежал?» Он был потрясен: «Как ты можешь даже подумать такое! Мое место здесь. Я останусь здесь и преподам им урок.» Он сражался геройски, его бесстрашие и самообладание удостоились похвалы командиров. (*** Юреку было девятнадцать ***)
Люсек, тринадцатилетний брат Юрека, тоже отличился в боях и был награжден револьвером.
Их сестра Гутта, чудесная девушка, была им как мать. Она преданно заботилась о бойцах фабрики щеток, а в часы восстания стояла плечом к плечу с братьями.
Фейгеле Голдштейн, восемнадцатилетняя красавица, жизнерадостная, бодрая, всегда остроумная. Однажды в гетто она провожала меня к себе в укрытие на улице Мила, распрашивала меня о жизни на «арийской стороне» и вдруг воскликнула: «Эх, если бы только мне удалось туда выбраться – вот где жизнь-то!» Она не знала, что евреи гибнут и по эту сторону Стены.
О том, что хозяин дома, где были схвачены мои друзья, предал их польской полиции, я узнала позже. Поляк Тадек Невяровский рассказал мне об этом. Тот крестьянин работал с Тадеком на военном заводе и рассказал ему всё в подробностях. Даже пожаловался, что полицейские надули его, не разделив с ним конфискованные у евреев деньги. И тот же самый человек однажды прятал у себя маленькую еврейскую девочку Крысю, которая выжила только потому, что его жена увела ее к соседям во время обыска. Как мог такой человек оказаться способным на столь чудовищное преступление? (*** про Крысю и других детей тут: http://one-way.livejournal.com/594371.html ***)
продолжение следует
